Ну мне захотелось)) Это и правдо было хорошо, надеюсь у вас, мои ПЧ, тоже были приятные традиции, только что-то свое и нетронутое временем 
Это было светлое и радостное, и пусть Дед Мороз полная фигня, но все равно чувство волшебства заполняло все мое существо. Это то, что ожидалось, что страшно хотелось и заводило в лучшем смысле слова, как это может быть у детей, которые думают про мандарины, которые на столе появляются в определенное время, свободное от школы время, потому что по всей стране объявлены зимние каникулы и надежда, что через несколько дней мир станет лучше и светлее. Ну да, пусть светлее он и становился, но вот лучше ли? В этом была несостыковка, но это не мешало верить. Да, вера это прекрасно. В том, что ты можешь что-то изменить, повернуть в другую сторону или просто кому-то открыто улыбнуться, не думая о предательстве. Точно, никакого предательства, вранья, просто игнорирования или ненависти за то, что ты есть на этом свете. За то, что ты уже материализовался в этом мире и не собираешься исчезать, как дым на ветру. Да, чувствуешь себя любимым, нужным и в каком-то роде счастливым. Новый Год чудесный праздник!
(с)
Приготовления начинаются уже за неделю. Еда, конечно, достается еще раньше, где-то ухватил, когда-то заприметил, а подарочные наборы вообще приносили неподдельную радость в дом. Там могла оказаться икра. Пусть кто-то ее и не любит, но мы обожали. Всегда получалось выпросить по бутерброду до новогодней ночи, потому что в семье получали два набора.
Елка. Это одно из самых ярких ощущений. Бабушка не любила грязь, разбросанные вещи или какой-нибудь хлам, который мы (я и двоюродная сестра) любили разложить не на свои места. Это ее сердило, и она все время пыталась нам вложить свою истину в наши головы. А вот в этот самый магический час она становилась терпимой ко всему, что окружало в ее «царстве».
погружаемся?Никаких сердитых взглядов, ни выговоров, ни угроз, было разрешено если не все, то многое. Начиналось все с обычных предупреждений – то не разбрасывай, с этим аккуратно, а там вообще стекло и требует бережного отношения. Но никаких не смей сорить, быстро положи на место или еще какие-нибудь приказы, созданные для поддержания порядка и чистоты в доме.
Действо начиналось с расталкивания деда, чтобы он наконец-то поднял свой зад с дивана, после его рабочего дня и сытного ужина, достал из шкафа коробку с елкой. Это требовало определенной выдержки и подготовки, что у нашей бабушки хватало, недаром она прожила с ним большую часть своей жизни. Они, легко поругиваясь, все ближе подбирались к заветному шкафу, мы тихонько слушали традиционную перебранку и мило улыбались, подсознательно пытаясь помочь в словесно-приказном убеждении бабушки деда. Он всегда сначала хмурился и говорил, что времени еще полно, потом смотрел на нас и, улыбаясь, направлялся к шкафу, говоря, чтобы мы непременно ему помогали, а то он один не справится. И мы согласно кивали, понимая, что самое трудное еще впереди, ибо елка у нас была большая, высокая и с множеством элементов. Каждый раз, ее собирая, была целая история на час или чуть больше. Не то чтобы там было фантастично гениально. Ни капли. Но вот каждый раз каким-то чудесным образом с завидным постоянством терялась или заваливалась инструкция по сборке, так как элементы елки должны быть собраны в определенном порядке, чтобы елка со стороны была похожа на пушистую и соблюдать пропорции. Поверьте, то, что случайно перепутаешь ветку семь с веткой восемь сразу заметно на фоне общей картины. Поэтому без инструкции, пытаясь на память, соорудить все по правилам в конце сего действия понимаешь, что ты как последний младенец собрал в своем доме монстра, которым можно удачно припугнуть, чем подарить праздник. Дед у нас был взрывной, всегда знал, что делать и как следует исправить, поэтому всегда, так сказать, расстраивался, что елка не пушистая и пропорциональная. Дальше следовало наше потаенное чем-то опасное удовольствие. Почему опасное? Потому что нам нельзя было смеяться над дальнейшими действиями деда, который поняв, что искусственное дерево совсем не выглядит, как елка, быстро разбирал на составляющие, стараясь вспомнить, как же все-таки правильно. При процессе разбора он был временами не сдержан, что-то пытался нам втолковать и тут же спросить совет, ибо в тайне надеялся на нашу хорошую память. Но мы же дети, мы собственно по своему видели «как надо», поэтому у нас возникало легкое недопонимание. И во всем этом процессе нельзя было смеяться, а, между прочим, очень, просто адски хотелось ржать во все горло. Ибо представление разыгрывалось еще то. Это похлеще фильма «Фантомас разбушевался», такой спектакль повторялся весной, когда мы дружно помогали деду натягивать пленку на теплицы. А их у нас было три! Вы представляете, что после этого нам хватало здоровья на дальнейшие десять лет, причем даже если разрешалось курить и пить, все равно были бы свежи и молоды. Потому что так веселиться нельзя, у нас сводило животы от смеха. Вы спросите, как же можно смеяться тайно, практически без улыбки на лице? А вот можно. Этого требовало большой выдержки и умения, но у нас была долгая практика по предмету, ибо сделай ошибку и тебе не поздоровиться. Нам этого было не нужно, так что приходилось изворачиваться.
Вот мы и заряжались позитивом, медленно наполняясь положительным зарядом для новогодней ночи. Мы участливо смотрели во все глаза, не забывая отворачиваться, если в глазах уж очень зашкаливало веселье, и старались всеми силами помочь нашему «Фантомасу», который нам не облегчал трудное положение «не смеяться». Дед быстро собрал раз – вышел монстр, разобрал, собрал заново – вышел придушенный Лешим куст, разобрал… У нас уже слезились глаза, на часах показывало, что пора спать, а елка все еще покоилась в состоянии зародыша. Дед не только сердился, но заметно нервничал, а это значит, что кто-нибудь из нас обязательно проколется и заржет в голос. Так как это уже не из разряда Фантомас, а круче и задорней. Мы играли на краю обрыва, молясь, чтобы уже собралась эта елка, и мы все ушли в другую комнату, где свободно можно было сделать вид «ржач не по этому». И тут в комнату вплывала ба и спасала положение, она вручала ему отысканную где-то инструкцию. Эврика! Орем все, потому что этот монолог глухого пора было заканчивать и начинать диалог. Ибо хотелось уже нормальной здоровой елки, а не рахита-куста, которого мариновали в погребе всю жизнь.
Все, дерево собрано. Оно красиво расположилось в углу большой комнаты, при этом сдвинув кресло с его законного места. Верхушка привязана в нескольких местах, чтобы ель стояла крепко на полу и не пыталась постоянно прилечь, намекая на свой немолодой возраст. А еще делом деда было достать гирлянду и развесить ее на дереве. Гирлянда была старой, сделанной на славу. Ничего не отваливалось, лампочки сидели, как влитые, а внешний вид самой гирлянды напоминал уличные фонари. Такая миниатюрная копия. Мне всегда нравилось сидеть в темноте под мягким светом этих фонариков. Они всегда отправляли меня дальше, чем наша комната в девятиэтажке, дальше, чем просто ученик школы номер такой-то. Мне нравилось, что гирлянда была не большая и не мелкая, как сейчас допустим. Такие маленькие розеточки, словно кто стручок раздавил. Нет, мне сейчас не нравятся гирлянды. Хотя, может я, как всегда прохлопал лучшие экземпляры. Все, гирлянда установлена, проверена на состояние горения. Первый день закончился.
Следующий день, день елочных игрушек. Этим заведовала полностью ба, она брала стремянку, не спеша взбиралась на нее и кричала, чтобы мы помогали стаскивать с антресоли коробки с елочными украшениями. С этого начиналась сказка.
Коробки были старыми, но крепкими, пахли характерным запахом мишуры, пластмассы и чем-то неуловимым, что теребило одну из струн наших сердец. Поставив на пол, где предварительно уже были постелены газеты, мы их не трогали, ждали, когда бабушка протрет крышки от пыли. Все теперь можно начинать творить волшебство!
Мы всегда любили действовать по определенной системе, проработанной ни одним годом. Кто так принял или научил, я не помню, но мы всегда действовали так. Это была одна из традиций. Сначала определялось содержимое в коробках, то, что потребуется в первую очередь, потом извлекалась макушка. Это всегда была небольшая узкая коробка, лежащая на самом верху стопки из коробок. Макушка была старой, богато украшенной насыщено красного цвета, с белыми разводами по краям углублений, намекая на очертания снега, который художественно ее припорошил. Водрузив ее на законное место, на кончик ее клали кусочек ваты, который изображал из себя небольшой сугроб, якобы намело. Про нее забывали и начинали вынимать уже все остальные елочные игрушки. Дальше шли «тройные». Хотя, почему тройные не знаю, там была связка и из пяти, но вот так у меня осело в памяти. Это елочные игрушки, которые крепились на лентах и связывались вместе. У нас было два таких украшения: яркие красные шары, связанные красными атласными лентами, у основания креплений прикреплено кольцо из полиэтиленовой бахромы, обозначающей еловую веточку. Шары были не крупными, но выглядели богато и красиво. Почему-то мне всегда казалось, что они свадебные. Не знаю, как вам это объяснить, но вот чувство, что если бы нужны такие украшения на свадьбах, то эти шары точно бы участвовали в убранстве зала. И связка из шишек. Шишки были сами по себе блестящие, чуть припорошенные снегом, с желтоватым ближе к лимонному оттенку цветом. Крепились на голубых лентах. Их, как и положено крутым игрушкам, развешивали на самой верхушке, чтобы их было видно и удобно расположить по мелким веткам макушки елки. После такого ответственного развешивания открывалась коробка со старыми красивыми крупными шарами, которым тоже нужно было уделить особое внимание. Далее уже шли многочисленные шишки, чтобы была возможность развесить их равномерно, а потом уже мелкие шары, фигурки, и последнее, но не менее важное, развешивание игрушек на прищепках. О! Это были особенные, потому что старинные, которые не встретишь уже в магазине и потому они являлись еще более ценными, чем сама макушка и различные шары. Это требовало огромного внимания и сосредоточенности, потому что разбить было их не приемлемо. Конечно, бабушка за это не убьет, но доверие будет утрачено. Вот, что самое главное. Ты приходишь и со всей взрослостью, на какую способен в свои малые года, утверждаешь, убеждаешь, что достоин этой части, так как уже не маленький. И вот усомниться в своей взрослости нельзя позволить. Поэтому мы очень трепетно и со всей осторожностью прицепляли эти игрушки, чувствуя свою важность. А в самом конце уже шла мишура и искусственный дождь.
Знаете, у каждого наверно есть особенно любимые игрушки. И у меня были, только я уже плохо помню их всех. Это было настолько давно, и я их уже не видел адскую тучу времени. Просто скажу о пару тройке игрушек. Шар со снегирем. Хм. Это был шар средних размеров, половина его была покрыта краской насыщенного фиолетового цвета, другая же прозрачная на которой был нанесен рисунок снегиря. Выполнено в стиле граффити, без красок, без акцентов, простой рисунок белой краской, тонкими линиями, а вокруг птицы разводы, выполненные точечно, словно вихрь мелких снежинок кружится в ветряном танце. Мне всегда нравилось смотреть внутрь шара, не на сам рисунок, а дальше. Представляя, что там есть гораздо больше, чем холодный отражающийся от стенок блеск тонированного стекла. Снегирь мне всегда казался живым, когда в комнате гас свет, и елка освещалась только огнями с улицы, да гирляндой.
И на следующей игрушке я застопорился. В данный момент я понял, как чертовски давно это было и сколько времени вылетело, словно камни из катапульты. Понял, что ностальгия ностальгией, но детство меня настолько оставило, что даже осевшее в памяти медленно рассеивается, будто оно чужое придуманное и совершенно не мое. Мне всегда хотелось знать, как люди запоминают лица близких людей. Помнят какие-то их особенности, повадки, мимику, да что угодно. Нет, не подумайте, я сравниваю игрушки с людьми, совсем нет. Просто это всегда волновало и сейчас оно снова всплыло. В конечном итоге я приходил к выводу – настолько эгоистичен, кроме себя ничего не вижу. Нет, не слепой, но и не чувствую каждое движение рядом живущих близких людей. Это данность во всем, только данность. Страшно, но неизменно. Меня оправдывает то, что их боль еще могу чувствовать, сопереживать и что-то ваять в их пользу. Не совсем законченный эго.
Ладно, я отвлекся. Значит об игрушках любимых. Еще две и эта тема канет в темноту вечности. Следующая завораживающая игрушка была та самая, на прищепке. Это был небольшой частично детализированный сказочный замок. В нем ничего особенного не было, простые крыши, башенки, и незамысловатая окраска. Скорее похож на раскинувшуюся деревушку на вершине крутого холма. Не смотря на это, мой взгляд постоянно приковывался к замку. Я не помню, о чем думал в те моменты, но чувствовал себя взволнованным и умиротворенным. Понятие не имею, в принципе можно ли ощущать это одновременно, но у меня так и было. Мне нравились эти волны, проходящие через нервную систему, не смотря на противоречие, чувствовал некое спокойствие, которое тихо шептало, что когда-то ты сможешь, и все будет лучше, гораздо лучше. Вот это мне и нравилось существование таких моментов. Где есть только ты и никаких правил и приказов.
Последняя вспомнившаяся игрушка была тоже прищепка. Фигурка птицы была, как живая. Хорошо вырисованная на хрупком стеклянном корпусе, а вот хвост был сделан из мягких тонких щетинок. В то время мне было не понятно - из настоящих волокон это сделано или нет, но на ощупь было приятно. Хвост убирался вглубь фигурки, чтобы при складывании в коробку на хранение не мялся и не мешал. И мне нравилось мягкое колыхание хвоста при раскачивании ветки, делая птицу живой. Я любил ее гладить и просто смотреть, как она красовалась на прочных ветках елки.
Все, дерево наряжено, Снегурочка и Дед Мороз под ним установлен, ватой подставка елки скрыта. Теперь осталось прилежно ожидать наступление самого замечательного часа, тогда, когда все счастливы или хотя бы делают вид, что они стараются быть такими. День второй закончился.
Дни протекают, елка тускло мерцает в темноте комнаты, народ прикупает к столу, а мы сидим, тихо наслаждаясь перемирием предновогоднего времени.
Тридцать первое. Бабушка готовит свою знаменитую курицу, за которой потом «сражаются» за столом, урывая себе любимые кусочки. Здесь нет ничего дикого или ужасного, бабушка всегда начеку и не дает никого в обиду, мясо получают все. Просто это уже стало мини традицией. Если ты не поборолся чуток за еду, то потерянный вечер. У каждого свое, как говорится. Мы прибираем дом, думая до каких нам разрешат сегодня не спать, а сами уже полны веселого ожидания.
Сам вечер проходит традиционно, этим и радует, потому что это единственное время, когда никто не сориться. Первым делом вступал в игру снова дед. На нем всегда была закреплена установка стола. Мы ему помогали освободить его от повседневных вещей. Газеты, листы с глупыми записями, вазу с цветами. Потом он убирал с него стекло, тут же приходила ба, быстро убирала скатерть, вытирала поверхность стола от пыли, случайно залетевшей под нее. Снова дед приступал к своим обязанностям. Он раздвигал стол вширь. Знаете, есть такие столы, которые могут удлиняться за счет дополнительной доски, положенной в середине. Как только стол снова большой и всех готов уместить, его нужно передвинуть на стратегически верное место, чтобы за ним уместились все, а так же было удобно за ним сидеть.
Все стол установлен, накрыт клиенкой. Теперь нам нужно бежать на кухню, чтобы помочь относить приготовленную еду. На столе ничего такого экзотического не было, да и в то время и не могло быть. Все как у всех, не будем об исключениях. Как положено несколько салатов: оливье, рыбный, из печени трески и овощной. Соленые огурцы, помидоры в томатном соку. Я не люблю, но вот один единственный день, когда хочу сам это съесть именно новогодняя ночь. Помидоры были мясистые, кроваво красные и терпкие чуть солоноватые на вкус. Когда их кусаешь, то сок брызгал в разные стороны, весело стекая по губам прям на рубашку. Собственно не первый раз ели, поэтому сок уже давно не брызгал, даже некая методика разработалась в правильном поедании томатов. На столе также была нарезка из колбасы и сыра, хлеб, бутерброды с икрой и конфеты, которые принесены для чаепития после еды.
Так и проходил праздник. Приходили мои родители, мы все дружно рассаживались и поднимали бокалы, нам, конечно, наливали сок. По телевизору били куранты, мы тихо повизгивали, а дед открывал шампанское или же мой отец, как когда. Шипучая жидкость разливалась по бокалам и все кричали и смеялись, чокаясь под гимн страны. В этот момент не было никаких обид, претензий или раздражений. Позволяли себе верить в лучшее и не думать, что через каких-то пару часов или тройку все вернется на круги своя. Как жили по разные стороны, так и продолжили жить, бороться и стремиться, если не исправить, то хотя бы попробовать изменить ситуацию.
И все равно было здорово. Я, который сидел и тихо наслаждался целостностью своей жизни. Ма, которая тихо сидела с боку и аккуратно ела, слушая громкие разговоры за столом, изредка тихо подбадривая меня добрыми словами. Ба, которая зорко следила за поведением каждого, медленно поглощала немногочисленную еду, утверждая, что есть совсем не хочет, намекая на свою усталость. Хотя, все знали, что ей приятно было проявлять заботу о каждом, опустим исключения. Исключений в Новый Год не было. И я был этим благодарен. Дед, который чувствовал принадлежность к каждому, подливал вино или сок, а так же вел разговоры, которые все искренне слушали и охотно отвечали на заданные вопросы. Тетя, которая обычно разговорчивая, сосредоточенно слушала своего отца, как никогда и прилежно ела, что-то вежливо отвечая своей маме. Она улыбалась, пусть не так радостно, но правдиво. Двоюродная сестра, которая всегда чувствовала неуверенность, теперь сидела и открыто смеялась, не боясь сказать какую-нибудь чушь, сейчас она была с нами заодно. И отец, который увлеченно смотрел телевизор, периодически обращая внимание на речь своего отца, и старался меньше спорить, больше молчать. Видимая идиллия, местами притянутая, но так необходимая, чтобы жизнь казалась не однобокой. Мы все были счастливы по-своему, и мне нравилось то время, те часы дружелюбного согласия между собой.
А потом мы шли спать, а взрослые еще оставались за столом. Это необходимо, чтобы Дед Мороз принес подарки, ибо он только хорошим детям приносит. А какой хороший ребенок, если он не спит ночью? Зато все-таки заснув, до позднего утра мне все равно не дали проспать. Сестра безжалостно будила где-то в четыре утра, и мы, заплетаясь со сна, тихо крались к елке, чтобы так же тихо забрать свои подарки, при этом стараясь не разбудить деда и бабушку. Иногда ко мне до сих пор возвращается в виде воспоминаний то ощущение сладкого волнения при обнаружении подарков под елкой.
